| Художники, торопясь, разрисовывали знамена. На одной стороне — значек с дубовым венком и словом «Гвардия», номер и наименование воинской части. На другой — лозунг, клич, призывающий на битву: «За Родину! За Сталина!» — Тут явная путаница — одно противоречит другому… В мастерской возникло волнение. Директор шариком покатился к выходу. Задребезжали тонкие остекленные двери. Послышался скрип сапог. В залу вошла генеральская, зеленого сукна, шуба, увенчанная высокой каракулевой папахой. Не желая тянуться перед генералом, мы отошли к стене. — Выполнено ваше задание, товарищ генерал. Все силы были мобилизованы. Результат налицо — готово! — Показывайте. Перед ним развернули бархат, отяжеленный золотой бахромой. Дубовая листва, живая и светлая, как–бы омытая дождями, зеленела на гвардейском венке. — Недурно. Переверните. Всмотрелся. Неопределенно хмыкнул. Задумался. — Где у вас тут телефон? В мастерской директор Всекохудожника имел только маленькую конторку, отгороженную фанерными щитами. Художники, канительщицы, обшивавшие знамена, несколько человек военных, приехавших с генералом, все притихли. Трещал телефонный диск, стучал рычаг, раздавались крики: — Кремль! Кремль! В Кремле была своя телефонная сеть. Не имея кремлевской «вертушки», соединиться почти нельзя. Только имя Щербакова, его властные грубоватые окрики и какой–то условный магический номер помогли ему пробиться через сложную систему коммутаторов и соединиться… впервые в жизни я видел человека, который запросто разговаривал с божеством по телефону. — …насчет знамен, Иосиф Виссарионович. Они готовы… Да, конечно, как было сказано — за родину, за Сталина… Может, оставить так? Художники не успеют сегодня… К утру? А вы поедете? Нет?.. Ехать мне одному?.. Хорошо. Так и сделаем… Есть. Так и сделаем. Есть. Положив трубку, генерал облокотился на стол. Ладонью потер лоб. Тяжело отодвинул кресло, поднялся. В сдвинутой на затылок серой папахе вышел в залу. — Небольшая переделка, — сказал он, обращаясь к директору. — Немного, всего на одной стороне. И чтобы к утру готово было. Что? Полукругом — крупно, широко — расположите: За Родину! Нет, нет, только это… одно… За Родину! Тонкие хромовые сапоги, скрипя, вынесли папаху я шубу из залы. В мастерской стояла тишина, как над раскрытой могилой, в которую только–что опустили гроб. Юхнов, прикусив губу, удерживал смех. У всех животы распирало от смеха. Мы скользнули в вестибюль, рванули дверь на улицу. Из глоток вырвался неудержимый, клокочущий хохот. По отлогому скату улицы полз, шурша, и попался под ноги Юхнову лоскут бумаги. Юхнов наступил и только тогда мы заметили, что это — половинка разодранного портрета Сталина. Наступили оба тяжелыми, окованными железом солдатскими сапогами и растоптали лицо идола. © «Освобождение души», Михаил Коряков, 1952, Нью–Йорк. |
Вроде бы и эмигрантская клевета, но ведь действительно, на гвардейских знаменах лика величайшего гения всех времен и народов нет. Ленин — есть. Родина — есть. Смерть немецким захватчикам — на месте. А вот вдохновителя свершений и побед — нету, пусть даже до войны его образ печатали даже на школьных тетрадках.
С чего же у Иосифа Виссарионовича в сентябре 1941 внезапно прорезалась такая скромность? Отчего его имя, столь вдохновлявшее трудящихся предыдущие десять лет, не написать на самом вдохновительном символе — боевом знамени? Да ещё и в тот критичный момент, когда враг подступает к Москве, и войскам всякий плюс к морали очень нужен?
Потому и не написал. Понимал потому как, что его имя и профиль солдат позовут не на подвиг, а к размышлению о том кто виноват, и имеет ли смысл за эту сволочь умирать.
| У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941–42 гг., когда наша армия отступала, покидала родные нам села и города, потому что не было другого выхода. Какой–нибудь другой народ мог сказать: вы не оправдали наших надежд, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Это могло случиться, имейте в виду. Повторяю, у нас были ошибки, первые два года наша армия вынуждена была отступать, выходило так, что не овладели событиями, не совладали с создавшимся положением. Однако русский народ верил, терпел, выжидал и надеялся, что мы все–таки с событиями справимся. |
Так В. И. Сталин оценил ситуацию лично. И предпочел не злить выжидающий народ в опасный момент без нужды.